Фриленды - Страница 45

Все это время она сидела за столом против него, но теперь поднялась и подошла к очагу. Для женщины сорока двух лет — а ей, по его расчетам, не могло быть меньше — она казалась удивительно гибкой, а ее глаза под этими вздрагивающими, изломанными бровями таили в своей темной глубине какой-то странный огонь. Несколько серебряных нитей в густой копне ее очень тонких черных волос делали их будто еще более живыми. Во всем ее облике чувствовалась такая сила, что ему стало совсем не по себе. Он вдруг подумал: «Бедный Тод! Представить себе только — ложиться в постель рядом с такой женщиной!»

Она ответила ему, не повышая голоса:

— Эти бедные люди не имеют возможности пустить в ход закон, не могут решать, где и как им жить, должны делать только то, что им приказывают. А Маллоринги могут пустить в ход закон, решать, где и как им жить, и навязывать другим свою волю. Вот почему закон несправедлив. Этот ваш равный для всех закон действует по-разному, в зависимости от того, каким имуществом вы обладаете!

— Н-да! — сказал Стенли. — Это что-то сложно!

— Возьмем простой пример. Если бы я решила жить с Тодом невенчанной, мы могли бы это сделать без особого для нас ущерба. У нас есть кое-какие средства; мы могли бы не обращать внимания на то, что о нас думают люди и как они к нам относятся. Мы могли бы купить (как мы и сделали) кусок земли и домик, из которого нас никто не мог бы выгнать. Так как в обществе мы не нуждаемся, то и жили бы точно так же, как мы живем сейчас. А вот Трайст, у которого даже в мыслях нет бросить вызов закону, — какова его судьба? Какова судьба тех сотен арендаторов в нашей стране, кто отваживается смотреть на политику, религию или мораль не так, как те, от кого они зависят?

«Ей-богу, она в чем-то права, — подумал Стенли. — Я никогда не подходил к вопросу с этой стороны». Но мысль о том, что он приехал сюда, чтобы заставить ее образумиться, и глубоко сидевшая в нем английская закваска заставили его сказать вслух:

— Все это прекрасно, но ведь есть собственность! Нельзя же лишить людей их законных прав!

— Вы имеете в виду зло, неотъемлемое от владения собственностью?

— Пусть так, я не буду препираться из-за слов. Меньшее из двух зол. А что вы предлагаете взамен? Не хотите же вы уничтожить собственность; вы же сами признали, что она дает вам независимое положение!

И снова по ее лицу скользнул какой-то отблеск.

— Да, но если у людей не хватает порядочности понять, почему закон охраняет их независимость, им надо доказать, что нельзя поступать с другими так, как ты не хотел бы, чтобы поступили с тобой!

— И вы даже не попробуете прибегнуть к убеждению?

— Их все равно не убедишь. Стенли взял свою шляпу:

— Ну знаете, не всех. Я понимаю вашу точку зрения; но дело в том, что насилие никогда не приносило добра, это… это не по-английски.

Она ничего не ответила. И, растерявшись, он добавил с запинкой:

— Жаль, что я не смог повидать Тода и ваших ребят. Передайте им привет. Клара просила вам кланяться. — И, бросив вокруг себя смущенный взгляд, Стенли протянул ей руку.

Его ладони коснулось что-то теплое, сухое, и он ощутил даже легкое пожатие.

Сев в автомобиль, он сказал шоферу:

— Поезжайте домой по другой дороге, Батер, мимо Церкви.

У него перед глазами упорно стояла эта кухня с кирпичным полом, черные дубовые балки на потолке, ярко начищенные медные кастрюли, цветы на подоконнике, огромный открытый очаг, а перед ним — фигура женщины в синем платье, упершейся ногой в полено. И трое детишек, появившихся из-под стола в подтверждение того, что все это не дурной сон!.. «Странная история!.. думал он, — неприятная история! Но, во всяком случае, эта женщина никак не сумасшедшая. И многое из того, что она говорит, в общем, верно. Но до чего бы все мы дошли, если бы на свете было много таких, как она!» Вдруг он заметил на лугу справа группу людей, направляющихся вдоль изгороди к шоссе, — по-видимому, батраков. Что они здесь делают? Он приказал шоферу остановиться. Их было человек пятнадцать — двадцать, а вдали, на лугу, видна была девушка в красной кофточке и с ней еще человека четыре. «Ах ты, черт! подумал он. — Тут, наверно, дело не обходится без младших Тодов». И, заинтересовавшись тем, что все это могло означать, Стенли стал следить за калиткой, откуда должны были выйти люди. Первым появился крестьянин в плисовых штанах, застегнутых под коленями; его изможденную, но жизнерадостную физиономию украшали длинные каштановые усы. За ним шел низенький, плотный, краснолицый и кривоногий человек в рубашке с закатанными рукавами, рядом с высоким брюнетом в сдвинутой на затылок шапке, который, по-видимому, только что отпустил какую-то шутку. Дальше шли два старика один из них хромал — и три подростка. Потом появился, в промежутке между двумя группами, еще один высокий крестьянин. Он шагал тяжело и кинул на автомобиль хмурый, взгляд исподлобья. Глаза у этого человека были какие-то странные, в них сквозила угроза и грусть, — у Стенли на душе сразу стало тревожно. Следующим вышел низенький, широкоплечий человек с нагловатым, общительным и развязным видом. Он тоже поглядел на Стенли и отпустил какое-то замечание; двое его спутников с худыми физиономиями дурашливо осклабились. Сзади них шел, сильно хромая, тощий старик с желтым лицом и обвислыми седыми усами, а рядом — сгорбленный, кривобокий парень с лицом, заросшим рыжей щетиной. Он показался Стенли слабоумным. А дальше шагали еще два подростка лет по семнадцати, обстругивая на ходу палочки, и бодрый, коротко остриженный молодец со впалыми щеками; шествие замыкал низенький человек с непокрытой круглой головой, поросшей тонкими светлыми волосами; он шел один пританцовывающей походкой, словно гнал впереди себя скотину.