Фриленды - Страница 18

Ей словно снился какой-то странный, наполненный жужжанием сон. Ощущение призрачности не прошло даже тогда, когда се тетка, взяв перчатки, поднялась и дамы перешли за ней в гостиную. Там, сидя между миссис Слизор и леди Бритто, напротив леди Маллоринг и стоявшей лицом! к ней, опершись на рояль, мисс Боутри, она ущипнула себя, чтобы прогнать мучившее ее ощущение: ей казалось, что стоит женщинам остаться наедине с собой, как они замолчат и на губах у них застынет горькая усмешка. Интересно, будет ли эта усмешка у всех, когда они закроют за собой дверь своей спальни, или только у нее одной? На этот вопрос она не могла ответить и, разумеется, не могла задать его ни одной из дам. Недда поглядела, как они сидят и разговаривают, и почувствовала себя очень одинокой. Но тут взгляд ее упал на бабушку. Фрэнсис Фриленд сидела в стороне, на стуле из сандалового дерева, отделенная от других морем полированного паркета. Она сидела чуть-чуть улыбаясь и совсем неподвижно, если не считать беспрерывного движения белых рук на черном шелке платья. К седым волосам бриллиантовой брошкой был приколот кусок «шантильи», концы его свисали позади изящных, немножко длинных ушей. А на плечах была ниспадавшая до полу серебристая накидка, похожая на кольчугу феи. Все, по-видимому, считали, что она не может принимать участие в беседе о «земельном вопросе» или об убийстве во Франции, о русской опере, о китайской живописи или о проделках некоего Л., чья судьба как раз сейчас решалась; поэтому она сидела одна.

И Недда подумала: «Насколько она больше похожа на истинную леди, чем все остальные! В ней есть та глубина, которая так успокаивает, чего нет у всех этих „шишек“; может быть, дело в том, что она человек другого поколения».

Недда подошла к бабушке и села с ней рядом на низенький стульчик.

Фрэнсис Фриленд сразу же поднялась и воскликнула:

— Но, милочка, тебе ведь неудобно на этом стульчике! Садись на мое место.

— Что вы, бабушка, не надо!

— Нет, нет, садись! Тут очень хорошо, а мне все время ужасно хотелось посидеть на том стульчике, что ты взяла себе. Ну прошу тебя, милочка, сделай мне удовольствие!

Видя, что если она не уступит, ей придется выдержать долгую борьбу, Недда обменялась с ней стульями.

— Вы любите такие званые вечера, бабушка?

Фрэнсис Фриленд спряталась за улыбкой. У нее была прекрасная дикция, хотя речь ее и не напоминала красноречие «шишек».

— Мне кажется, милочка, что все это крайне интересно. Так приятно встречать новых людей. Конечно, их толком так и не узнаешь, но наблюдать за ними очень забавно, особенно за их прическами! — И, понизив голос, добавила: — Ты только погляди на ту, у которой перо торчит прямо вверх, видала ты когда-нибудь такое чучело? — И она засмеялась с незлобивым ехидством. Глядя на это драгоценное перо, устремленное в небеса, Недда почувствовала себя союзницей бабушки: как глубоко ей противны все эти «шишки»!

Голос Фрэнсис Фриленд заставил ее очнуться:

— Знаешь, милочка, я нашла замечательное средство для бровей. Надо намазать чуть-чуть на ночь, и они никогда не растреплются. Я непременно дам тебе баночку.

— Я не люблю помаду, бабушка!

— Ах, милочка, это вовсе не помада. Это совсем особый состав, и класть надо самую-самую малость.

И, молниеносно сунув руку в какой-то тайник на боку, она достала небольшую круглую серебряную коробочку. Открыв ее, она взглянула через плечо, не смотрят ли «шишки», мазнула мизинцем по содержимому коробочки и тихонько сказала:

— Берется самая чуточка и мажется вот так… Дай-ка! Никто не увидит.

Отлично понимая, что у бабушки просто страсть делать все вокруг как можно красивее, и не очень-то заботясь о своих бровях, Недда наклонила голову; но вдруг, перепугавшись, что «шишки» заметят эту процедуру, откинулась назад и шепнула:

— Нет, бабушка! Только не сейчас!

Но тут в гостиную вошли мужчины, и, воспользовавшись этим, она сбежала к окну.

Снаружи было совершенно темно, — луна еще не взошла. Какая там душистая, покойная тьма! В открытое окно заглядывают глицинии и ранние розы, но цвет их едва различим. Недда взяла в руку розу, наслаждаясь ее хрупкой нежностью, ее прохладным прикосновением к своей горячей ладони. Вот тут у нее в горсти что-то живое, маленькая живая душа! А там во тьме миллионы и миллионы таких душ, крошечных, как язычок пламени или как клубочек, но живых и настоящих.

За ее спиной послышался голос:

— Правда, ничего нет лучше темноты?

Она сразу догадалась, что это тот, который готов кого-нибудь укусить; голос был подходящий — мягкий, глуховатый. И, благодарно на него взглянув, она спросила:

— Вы любите званые обеды?

Приятно было видеть, как заискрились от смеха его глаза и надулись худые щеки. Он помотал головой и пробормотал в свои лохматые усы:

— Вы их племянница, не правда ли? Я знаю вашего отца. Он большой человек.

Услышав такие слова о своем отце, Недда покраснела.

— По-моему, да! — сказала она с жаром. Ее новый знакомый продолжал:

— У него есть талант говорить правду; он умеет смеяться над собой, а не только над другими; вот что делает его дарование таким драгоценным. Здешние колибри не могли бы улыбнуться своим дурачествам, даже если бы от этого зависела их ничтожная жизнь.

В его глуховатом голосе звучал скрытый гнев, и Недда снова подумала:

«Он очень симпатичный!»

— Они тут говорят о «земельном вопросе». — Он поднял руки и запустил их в свои бесцветные волосы. — «Земля»! О господи! «Земля»! Вы поглядите на этого субъекта.